Невский навсегда

Невский проспект — «наше все» по Гоголю — рискует стать ничем. То есть просто магистралью, рядовым проспектом без лица и души.

Семейный альбом
Кажется, еще совсем недавно прогулка по Невскому была сродни любовному перелистыванию семейного альбома. Помню-помню, вот это модерновое здание было представлено мне бабушкой как ателье «Смерть мужьям» (кивнув ему, будто старому знакомому, она тогда придирчиво оглядела собственное отражение в витрине и поправила шляпку). С нею же ходили в Стереокино — на казавшуюся такой страшной картину «Вий». А вот тут, в «Лягушатнике», мы с одноклассницами ели самое вкусное мороженое с сиропом и шоколадной крошкой. Холодность поглядывавших свысока официанток в крахмальных наколках компенсировалась участливостью дружески приобнимавшего тебя мягкого полукруглого дивана, обитого зеленым бархатом. А здесь жил печальный усатый сом, которого втихаря подкармливала, выковыривая мякиш из батона, — в бассейне магазина «Рыба», на углу Невского и улицы Рубинштейна (переиначиваемой в «Рыбинштейна»).

Холодный мрамор подоконников, посверкивающие латунные ручки тяжелых деревянных дверей. Перескакивая через несколько лет, несколько десятков шагов по Броду (нашему Бродвею), — «Сайгон». Сиплый отклик женщины за кофеваркой-автоматом — на мое: «Маленький двойной, нет, тройной… и водички поменьше!» — «Может, тебе всухую насыпать?» Под столом перебираемые самиздатовские листки с расплывшимся-слипшимся текстом (пятый экземпляр под копирку). Запретное, опасное, торопливое. Совсем другое — за дверью «Старой книги» в доме Котомина (Невский, 18). Еще на подступах замедляешь шаг, предвкушая, как по глоточку, смакуя, будешь пить этот воздух, настоянный на запахах потертых кожаных переплетов, пожелтевшей бумаги, прошедших эпох...

Напротив — гастроном, с блокадной поры так и называемый в народе «генеральским магазином» (в военное время здесь отоваривались карточки офицерскому составу). На следующем углу — кинотеатр «Баррикада», где перед началом сеансов под аккомпанемент скрюченного над клавишами пианиста пела женщина в длинном, казавшемся пыльным, платье. А на другой стороне Невского, в доме 54, располагалась старейшая (130 лет!) парикмахерская, работавшая даже в блокаду. Стараниями неугомонного историка Сергея Лебедева на ее здании была установлена памятная доска. Но парикмахерскую все равно закрыли. Нет больше и «Лавки художника», что была в доме 8. «Старую книгу» в доме Котомина склевал жареный американский петух (теперь тут тошнотворное заведение быстрого питания от дяди Сэма). Вместо кондитерской Вольфа и Беранже — сетевой цветочный магазин.

От «Литературного кафе», любовно обустроенного здесь же сразу после перестройки, остался какой-то закуток — с изображающим Пушкина истуканом, усаженным за столик у витринного окна. У порога вырванная ступень под стеклянным колпаком (прибитая сверху табличка свидетельствует о том, что на нее ступал поэт, и вот, видимо, результат…). Вместо памятного многим ленинградцам кафе «Минутка» — какой-то безостановочно механично жующий Subway. А сунувшийся по старой памяти в низочек, дабы справить ...